- Татьяна, вы в своем детективе проводите мысль о том, что социальная сеть говорит о нас больше, чем мы хотим сказать, что интернет - это опасно, может быть, даже смертельно опасно. А как вы считаете, мыслима ли наша сегодняшняя жизнь без социальных сетей?
- В том и дело, что немыслима. Я, например, совершенно сетезависима. Моя френдлента настроена таким образом, чтобы мне было удобно извлекать из нее нужную информацию. Общение с друзьями из других городов стало намного проще. Бизнес, реклама - все уже там. Сети есть сети - они сближают, позволяют не теряться. Мы в сетях, это неоспоримо. Есть, конечно, минусы - человек попадает в сеть и застревает там, как муха в паутине. Потому что сеть способна как экономить, так и поглощать время. Сейчас в Силиконовой долине новая тенденция, антисетевая, так скажем. Начались активные разработки специальных программ, которые нацелены на то, чтобы максимально ограничить присутствие человека в интернете. Эдакая реакция раздражения на потерю времени. Но, по-моему, это очередная коммерческая акция. Интернет - это только инструмент.
- С какими опасностями может столкнуться пользователь социальных сетей?
- Во-первых, опасен сам объем личной информации, загруженный в сеть, потому что «говоря, мы становимся слабее», мы допускаем в свой мир неограниченное количество людей. Все, что попало в интернет однажды, уже навсегда там. И тут возникают разные опасности, начиная с банальной опасности ограбления, когда ты постишь свой отдых, состояние, дом. Недоброжелатели могут воспользоваться информацией из соцсетей в своих целях. Таких историй немало. Во-вторых, когда мы говорим и пишем, мы демонстрируем себя, в том числе показываем и наши слабые стороны.
- Значит, по тому, как и что человек пишет в блогах, можно составить его точный психологический портрет?
- В блогах мы имеем дело с такими понятиями, как языковая маска, языковой имидж и языковая личность. Грубо говоря, каким человек хочет казаться, каким кажется и каким является. Языковая личность - это более глубинная структура, это то, как мы пользуемся языком, и то, как этот язык транслирует во внешний мир то, что у нас внутри. Необязательно быть лингвистом и проводить специальный анализ, чтобы понимать, что за личность находится по ту сторону экрана.
- Вы помимо прочего практикующий эксперт-филолог, занимаетесь судебной лингвистикой. Каковы реальные возможности филологии на месте преступления?
- Почти все мысли мы облекаем в слова. Филолог, конечно, не телепат, не экстрасенс, но он может очень много сказать о человеке, читая, а тем более слушая его тексты. Причем человек будет уверен, что не сообщал ничего такого, а на самом деле сообщал. Есть специальные методики выявления этой косвенной сопутствующей информации.
- Адвокат или суд обращаются к лингвисту всегда, когда есть спорный текст?
- Думаю, что сейчас все чаще и чаще. В основном это, конечно, дела о причинении вреда деловой репутации, клевете, оскорблении, экстремизме. Но бывают и нестандартные дела. Например, было интересное казанское дело об альфонсе. Я работала с текстом переписки между мужчиной и его жертвой, выявляла «слабые» места его речи, чтобы доказать, что его действия носили мошеннический характер.
- Сейчас в сети проходит флешмоб, посвященный альтер эго. А есть ли у вас альтер эго или идеалы юности?
- Какой прекрасный вопрос! В детстве я прочитала книгу «День египетского мальчика». Я была поражена не столько книгой, сколько судьбой ее автора. Милица Матье была очень больна, она никогда никуда не выезжала из Санкт-Петербурга и при этом писала прекрасные книги, была ученым-египтологом, искусствоведом, даже расшифровывала древние тексты. Тогда я осознала, что существует понятие «тело», а есть понятия «дух», «интеллект» и «сила науки». Это оказалось важным для меня. Также в детстве я всегда рыдала над сказкой «Гадкий утенок». Вообще, идея преображения мне очень близка.
- Интересно, а что подтолкнуло вас поступать на филфак?
- Кто-то мне сказал, что те, кто поступает на филфак, сами потом не берутся за писательство никогда, потому что знают, как надо, и не занимаются этим. В школе я была популярной как раз из-за того, что постоянно писала смешные рассказы об учителях и учениках. Эти истории расходились по школе, и в конце концов меня вызывали к директору. Читала я много, и хорошую литературу, мне было с чем сравнить. Искренне не понимала, почему мои рассказы нравятся одноклассникам и даже учителям. Но я как тот стыдливый воришка из «Двенадцати стульев» - писала и стеснялась. Кстати, филфак мне на самом деле помог - лет пять я совсем не писала. И была, кстати, совершенно счастлива.
- Как же тогда в вашей жизни случились детективы?
- Было плохое настроение, и хотелось кого-нибудь убить (Смеется.). Просто, я думаю, прорвало плотину. Графомания - это болезнь. Ради интереса попробовала написать детективную историю. Таких рассказов было несколько, но они не были опубликованы, они сыграли роль своеобразной арт-терапии. Первый же роман получился вполне осознанным.
- Есть ли в героине романа Виктории черты вашего характера?
- Есть. Любовь к своему дивану. Плюс внутренняя неугомонность. Искренняя и нежная любовь к одиночеству. Но она явно умнее меня, это я давно поняла.
- Казанские читатели, ваши знакомые, смогут найти себя в ваших романах?
- Прототипы в литературном произведении есть всегда. Но в процессе письма пуповина между реальными и вымышленными людьми рвется. Персонажи начинают жить своей жизнью, у них же есть свои задачи, свои обстоятельства по Станиславскому. Например, когда писала первый роман, я анализировала блоги реальных людей. Абсолютно все тексты из блогов в моем романе настоящие. До последнего слова. Эта театральная техника называется вербатим - от латинского «дословно». Я использовала только монтаж. Но это не один и не два блога. Это целый сетевой срез, я довольно долго это все собирала.